Форум » Ислам » ИМАМ ШАМИЛЬ » Ответить
ИМАМ ШАМИЛЬ
asker: ПРЕДЛАГАЮ ОБЩИМИ УСИЛИЯМИ СОБРАТЬ ЗДЕСЬ МАТЕРИАЛЫ О НАШЕМ ЗНАМЕНИТОМ ЗЕМЛЯКЕ- ИМАМЕ ШАМИЛЕ
Ответов - 32, стр:
1 2 All
asker: Фигура имама Шамиля была и остается значимой во всемирной истории, как человека проявившего себя бесстрашным и опытным полководцем,мудрым правителем и бескомпромиссным борцом за свободу и исламские идеалы.Человека, положившего всего себя на алтарь борьбы не на жизнь, а на смерть с Российской империей.Весьма значима роль Шамиля как лидера национально-освободительного движения народов Кавказа против царских колонизаторов.Ясно одно - Шамиль был Личностью, личностью мирового масштаба. Он родился в 1797 году (впрочем, некоторые источники называют 1799 год) в семье аварского крестьянина в дагестанском ауле Гимры. Получил неплохое образование. Молодость Шамиля пришлась на то время, когда на Северном Кавказе начиналась (или давно продолжалась? - историки спорят ) Кавказская война. Россия, решив в то время свои проблемы на Западе, разбив Наполеона, обратила пристальный взор на Кавказ. Россия испытывала беспокойство,видя,как на Кавказе вспыхивают очаги недовольства ее политикой. В ход пошли карательные экспедиции. Шамиль встал под исламские знамена, когда первый имам Дагестана и Чечни Гази-Магомед на фоне всего этого провозгласил джихад против неверных. Стоит ли удивляться, что истовый мусульманин Шамиль стал соратником своего старшего товарища и учителя Гази-Магомеда, а затем и соратником второго имама Гамзат-бека. После того как в 1834 г. Гамзат-бек был убит кровниками (одним из которых был легендарный Хаджи-Мурат) в отместку за казнь аварской ханской семьи, имамом стал Шамиль. С этого периода началась новая веха Кавказского освободительного движения... Имам Шамиль... С детских лет и до глубокой старости для горца его имя - это имя - легенда, имя-сказание. Это символ героизма, свободолюбия Кав-каза. Это рассказы отцов и дедов об отважных мужчинах, о бесстрашных женщинах, без колебания кидавшихся с кинжалами на царские штыки, без содрогания шедших на мученическую смерть за прекрасный миг свободы. Это боль незаживающей, кровоточащей раны в священной памяти народов Кавказа... В 1799 г. в семье аварского узденя Денга Мух1ама из селения Гимры родился сын. Мать его Баху-Меседу была дочерью аварского бека Пирбудагъа. Родители дали ему имя Али. Но вскоре первое имя болезненного мальчика родители сменили на Шамиль. С годами мальчик креп и стал побеждать сво-их сверстников в беге, борьбе, прыжках, приобретая в играх физическую си-лу, ловкость и храбрость. Одаренный блестящими природными способностя-ми, он стал обучаться у лучших преподавателей Дагестана грамматике, логи-ке, риторике, арабскому языку, математике, географии, теологии, философии и правоведению. Одним из любимых учителей и наставников молодого Ша-миля стал известный ученый Дагестана шейх Джамалуддин из Кази-Кумуха, в обучении у которого Шамиль провел 8 лет, придя к нему 12-летним мальчиком. С 1827-го года Шамиль становится активным приверженцем и надеж-ным соратником своего друга и учителя, возглавившего горцев Дагестана, а с 1830-го года - и Чечни, имама Гази-Магомеда. В октябре 1832-го года, защищая родной аул Гимры, имам Гази-Мухаммед пал смертью храбрых. Новым имамом Дагестана был избран Хамзат-бек, а Шамиль стал одним из его сподвижников. Антифеодальная борьба горцев Дагестана под руководством имама Хамзат-бека закончилась уничтожением «преступной знати» Аварии - аварских ханов и взятием резиденции ханского дома Хунзаха. 17-го сентября 1834-го г. несколько заговорщиков из сторонников уничтоженных аварских ханов неожиданно напав, убили в Хунзахской мечети имама Хамзат-бека. В схватке был убит и единственный наследник аварского хана. Оплот царской колониальной администрации - Хунзахская ханская династия - пал. В Дагестане началось мощное антиколониальное движение. В сентябре 1834 г., поддержанный влиятельным шейхом и любимым учителем Джамалуддином Казикумухским, Шамиль был единодушно провозглашен имамом Дагестана. Ему предстояло в течение 25 лет (1834-1859) возглавлять войну горцев северо-восточного Кавказа против царской России. В мае 1839 г. генерал Граббе двинул в Дагестан войска против Шамиля. После ожесточенных боев дагестанцы оставили аул Аракани и отступили к труднодоступному аулу Ахульго. Рано утром 11 июня 1839 г. начался штурм селения. Более 3-х месяцев героические защитники села, окруженные тесным кольцом блокады, отражали бесчисленные атаки противника. Это время стало эпопеей героизма горцев Дагестана. 22 августа состоялся последний общий штурм Ахульго. Горцы дрались с яростью обреченных; кинжалы, ружья, шашки - все было пущено в ход. Наравне с мужчинами сражались женщины и дети. Великая трагедия постигла народ Дагестана. Пали смертью героев защитники Ахульго. Выполняя условия перемирия, был отдан заложником старший сын Шамиля Джамал эд-Дин.Погибла от раны в голову жена Жавгьарат и, припав к груди мертвой матери, умер грудной сын Шамиля Сайд. Что-бы не попасть в руки врагов, бросилась в реку Койсу любимая сестра Шами-ля. Погиб дядя Шамиля Гази Мухаммед. Испытывала страшные страдания вторая жена Шамиля. Вокруг торжествовали враги и предатели из горской среды. В отчаянии имам искал смерти, но судьба сохранила его. Шамиль с раненным сыном Гази-Мухаммедом на руках, беременной женой Патимат и с семью оставшимися в живых соратниками,пробрался в Чечню. Дагестан затих. Никто уже даже не думал преследовать Шамиля.Но разгромленный Шамиль еще не был уничтожен. Многие его сподвижники, собирали приверженцев, чтобы подхватить знамя освободительной борьбы.Итак, благодаря силе и милости всевышнего Аллаха, имам Шамиль, на протяжении двадцати лет, или даже больше этого, сражаясь, приводил в ярость врагов мусульманской религии. Этот имам нападал на них согласно законам священной войны: брал их в плен, грабил, захватывал их поселения и обители. Он перебил многие тысячи врагов ислама. Затем, однако, сам был побежден многобожниками и в 1859г. в высокогорном Гунибе оказался у них в плену. До сих пор искажается и момент пленения Имама. Есть конкретные свидетельства, которые ясно указывают, что Шамиль был взят в плен обманом! Он даже отдавал приказ охране застрелить его, если вдруг русские задумают захватить его в плен. Не надо забывать, что в момент битвы на Гунибе, почти все наибы Шамиля предали его и переметнулись на сторону русских! Почетный пленник был от-правлен со своей семьей в Санкт-Петербург, а затем в Калугу, где был встречен с величайшими почестями. В 1870 г. Шамиль был отпущен в Мекку на паломничество. По дороге в Мекку он был встречен всеобщим ликованием. Толпы людей стекались к местам, его посещений, чтобы хоть одним глазом увидеть святого праведника и поцеловать место, где ступала нога имама. В Стамбуле произошло такое, чего Турция еще никогда не видела за всю свою долгую историю - турецкий султан, в знак величайшего восторга и уважения, поцеловал руку великого имама! Слава и почести шли с Шамилем до самой Мекки. 4 февраля 1871 г. Шамиль скончался в Медине, где и был похоронен недалеко от святынь ислама, на кладбище Джаннат эль-Баки. Так закончилась славная и трагическая жизнь замечательного человека, выдающегося лидера мощного северокавказского государства - имамата. **************************************************************************************************************************Историко-биографические и исторические очерки Хайдарбека Геничутлинского являются одним из ценных повествовательных источников по истории Дагестана и Чечни. Составлены они во второй половине XIX в. на основании устных и письменных источников местного происхождения, в числе которых были и записки активного участника борьбы с царизмом, шамилевского «генерала» Абакар-дибира из сел. Аргвани Гумбетовского района Дагестана. http://isparty.narod.ru/istoriya/shamilh.html
asker:
asker:
asker:
asker:
asker:
Jama: Дух Шамиля В могиле я, но мне покоя нет. В туманной бурке лунными ночами Свободный неподвластный ходу лет. Мой дух летит над горными хребтами. Что вижу я? В моей стране — разброд. Осиротели горные аулы. Покорным стадом гордый стал народ. Орлы теперь кудахчут, словно куры. Плешивый идол попирает вас, Злой дух его царит над площадями. Пред ним вы совершаете намаз. С презрением смеётся он над вами. В святых мечетях нынче правят бал. Мунафики — исчадья царства смрада. И сорят меж собою мусульман Ручные «шейхи» — топливо для ада. Без веры нет народа — есть лишь сброд, Дошедший до предела одичанья. Наживы ради род идёт на род. Вернулись вы к пещерному сознанью. Торгует верой здесь любая тварь. В сексотов превратили дагестанцев. Сыны! Со мной считался Белый Царь. А вы боитесь жалких голодранцев. Возносите шпану вы до небес. Подонков избираете вождями. Нет чести в вас — осталась только спесь, Ползёте в прахе перед алкашами. Недаром вас Аллах лишил ума, И страхом поразил он ваши души. Распухли вы, как свиньи от дерьма, И мыслите пределами кормушки. Вы — мерзостные слуги живота. Вы растлены беспутством и пороком, «Не стоят и коровьего хвоста» — Не про таких ли сказано пророком. Вы оплевали имя Шамиля. Доныне, став дешёвыми шутами. Танцуете под дудочку Кремля И мелете впустую языками. Ничтожества! Я был не лицедей. Имамом был Чечни и Дагестана. Вы ради подлой выгоды своей Имама превращаете в Ивана. Давно ль певец-лакей, подобный вам, Хоть говорить не научился толком, Клеймил меня в угоду господам: «Змеёй ингушской» и «чеченским волком ». Довольно пачкать с пеной на губах Деянья предков, о исчадья мрака. Слепцами вы блуждаете впотьмах Под гневом всемогущего Аллаха. Я вижу тех, кто превратил мой край В притон воров и жалких крохоборов. Но ждёт их ядовитый урожай — Вот грянет день паденья и позора! Они, продав Отчизну — райский сад, Народ толкают на пути кривые , Внушая философию телят: «Не можем жить без вымени России… ». Вы мыслите, как падшие рабы . Мы жили без господ тысячелетья. Теперь у власти мерзкие жлобы. В них нет мозгов — есть только аппетиты. Опора их — имперские штыки . Пылает в горцах гнев, подобно звездам. Народ мой выживает вопреки Кремлёвской шайке, местным кровососам. Я поражаюсь вашей слепоте! Уткнулись вы в корыто с головою. Смотрите, как в позорной нищете Россия ходит по миру с сумою. Конечно, рыба тухнет с головы. Держитесь веры горские народы! А если веру не спасете вы, Вас не спасут ни стены, ни ворота. Мы поднялись на бой в жестокий год, Когда враги залили кровью горы. И жгли наш край. И горцы от невзгод С мольбой к Аллаху обратили взоры. Муршид открыл нам тайну бытия : Есть в мире то, что выше, чем свобода, Чтоб быть людьми. Свободна и свинья . Лишь праведность -спасение народа. Бросались мы на царские штыки. Сверкали сабли — враг молил пощады. А вы в ярме плетётесь, как быки. Имперской плети ждёте, как награды. Был Дагестан с Ичкерией всегда. Был Ведено столицей имамата. Опять пришла в Ичкерию беда, И храбрецы спешат на помощь братьям. Я говорю: Кавказ — одна страна. Держитесь вместе братские народы. Идёт века с тиранами война. Не опускайте знамени свободы. Я вам открыл Джихада верный путь. Вы вспомните защитников Ахульго, Когда слепцы вас в бездну заведут И пожирать вы будете друг друга. Но всё ж надеюсь я — имам Шамиль, Что свет Ислама отворит вам взоры. Вы поклянетесь у святых могил И честь свою спасёте от позора. Так помните, что мне покоя нет. Я вижу всё! И лунными ночами В тумане слёз, во мгле народных бед Мой дух летит над горными хребтами. Тарлан Ислам, Дагестан
asker: Имамат — государство мюридов (приверженцев идеи "священной войны за веру" — газавата), созданное в Дагестане и Чечне в конце 20-х годов XIX века и достигнувшее расцвета в годы правления имама Шамиля (1834-1859. Академик АН СССР, историк-марксист Михаил Николаевич Покровский (1868-1932) считал имамат Шамиля наивысшей точкой, "до которой поднималось когда-либо политическое творчество кавказцев". Эта оценка М.Н.Покровского вытекала из высказываний Карла Маркса и Фридриха Энгельса, писавших, что борьба кавказских горцев в 20-50-е годы XIX века с русской колонизацией "из всех войн такого типа принесла жителям гор наибольшую славу" и показала, "на что способны люди, желающие остаться свободными". Однако впоследствии, в советское время, и деятельность имама Шамиля в целом, и имамат мюридов характеризовались двойственно: с одной стороны отдавалось должное борьбе против колонизаторской политики царизма, а с другой… С другой — "имамат Шамиля представлял собой государство, которое прикрывало религиозной оболочкой мюридизма свои чисто светские цели: укрепление классового господства дагестанских и чеченских феодалов, возглавлявших борьбу с царскими войсками (…) К началу 50-х годов углубился внутренний кризис имамата и обострились противоречия между наибами и крестьянами, которые стали отходить от движения Шамиля". Так толковала события Большая Советская Энци-клопедия — третье (последнее) издание, том 10, М., 1972. В действительности имамат вовсе не прикрывал "оболочкой мюридизма" свои "чисто светские цели", ибо последние открыто вытекали из идеологии мюридизма и более того — были его инструментом, а не наоборот. Далее: имамат не был аппаратом господства горских феодалов — напротив: он отторгнул многих из них от власти. Это известно из низамов (законов) Шамиля, его многочисленных писем-распоряжений наибам — управителям округов и своего рода генерал-губернаторам мудирам — управителям групп наибств (обычно четырёх) или территориально отдалённых округов, вытекает из всей практики имамата времён Шамиля. С конца 80-х — начала 90-х годов ХХ века в характеристиках и оценках устройства имамата и государственной деятельности Шамиля проявились другие крайности: к примеру, в энциклопедии "Шамиль" и множестве других изданий государство горцев предстаёт как беспрецедентное воплощение равенства людей, социальной справедливости, демократии, интернационализма. "Государство имамат, созданное Шамилем, занимает особое место в мировой истории", — утверждает энциклопедия "Шамиль". Но любое государство уникально и поэтому у него — "особое место в мировой истории". К тому же у имама Шамиля хватает достоинств и заслуг и без приписок: государство мюридов всё-таки возникло до Шамиля — его первым правителем был имам Гази-Магомет (1828-1832), вторым — имам Гамзат-бек (1832-1834) и только потом Шамиль (1834-1859). Наконец, при том, что во взглядах и в практической политической и административной деятельности имама Шамиля действительно было много необычайно интересного и ценного вплоть до идеализма, всё-таки нет — и не могло быть — оснований представлять мюридский имамат невиданным "царством свободы и справедливости", неким воплощением модели "мусульманского социализма". Итак, что же представлял собой имамат Шамиля? Вот несколько штрихов к "портрету" этого государства. На пике военных успехов территория имамата составляла около тысячи квадратных километров (это равно площади современной Москвы), а разноязычное и полиэтничное население около 400 тысяч человек (в столице Дагестана Махачкале в 1998 году было 337,2 тысячи жителей). Столицей имамата при Шамиле было селение Дарго, а после его разрушения русскими аул Ведено. Во главе государства стоял имам Шамиль — духовный глава общины, амир аль-муминии (правитель правоверных), главнокомандующий войском, верховная судебная инстанция. Важнейшие дела государства обсуждал учреждённый Шамилем в 1841 году Диван-хана (Государственный совет). "Почтенными членами" совета были духовные руководители, учёные (знатоки ислама), отличившиеся наибы — всего 32 человека (некоторые исследователи говорят о шести постоянных членах). Современник Шамиля Абдурахман следующим образом рассказал о деятельности Диван-ханы: "Понедельник, вторник, среда и четверг посвящались общим вопросам управления. В эти же дни выслушивались письменные донесения наибов и устные доклады, если они по вызову имама являлись лично. По обсуждавшимся вопросам совет не только принимал решения, но и указывал сейчас же, кем и как это решение должно быть немедленно исполнено. Суббота и воскресенье были предназначены для приёма отдельных посетителей и разбора их жалоб и претензий. Пятница назначалась исключительно для молитв и отдохновения" (цитирую по энциклопедии "Шамиль", стр.55). В публикациях последних лет нередко утверждается, что при решении военных вопросов голос Шамиля был решающим, а все другие дела решались большинством голосов. Раньше писали, что Диван-хана был сугубо совещательным органом при имаме, да и то со временем его функции "всё больше становились декоративными" (Д.Олейников). Законосовещательными были и съезды должностных и именитых людей (теперь порой пишут "народных представителей"), которые Шамиль собирал, чтобы обсудить важнейшие насущные проблемы. Функции местных правителей — наибов (их в период наибольших успехов имамата было до 52-х) состояли в организации войск и военных походов, в строительстве и содержании оборонительных сооружений и дорог, в судебном разбирательстве важных дел (однако смертные приговоры наибов подлежали утверждению самим Шамилем). Разбор дел, связанных с шариатом, осуществлялся муфтиями и подчинёнными им кадиями (начальниками селений, облечёнными духовным саном). Муфтии, в свою очередь, подчинялись главному кадию, который был первым после имама религиозным авторитетом. Система местного управления в имамате совпадала с военным делением: под началом наибов находились пятисотенные, сотенные и десятские — командиры в военное время и низовые администраторы в мирное. Власть над людьми у них тоже была немалая. Имам Шамиль ввёл эффективную налоговую систему, систему оплаты чиновников и контроля над их деятельностью. Весьма мудрым и действенным был военный низам (закон, точнее сказать — свод законов). Были в имамате и секретная служба (тайная полиция), и, кажется, не знавшая сбоев личная охрана имама. Были система наград и система наказаний — от штрафа и знаков позора до смертной казни, была и собственная Сибирь — "аул без солнца" Четль. Огромную роль играл шариат, который мудрый Шамиль стремился сочетать со старинными обычаями и нормами разных этносов и мест. И, конечно, колоссальной была роль ислама и лично известных имаму религиозных людей. При всём этом исключительное значение имела личная одарённость правителя Шамиля. "Как ни замечательна военно-политическая деятельность Шамиля, его административные способности заслуживают ещё большего удивления" (Д.Романовский. Кавказ и Кавказская война. СПб, 1860). А российский историк Каспари оценил имама-администратора ещё выше: "…как администратор Шамиль был одной из гениальных личностей XIX века". Достойна восхищения, а нынешним российским правителям ещё и поучительна законотворческая деятельность имама Шамиля. Безусловно, у имама была хорошая, говоря современным языком, "команда", но в низамах (кодексе законов) Шамиля ярко проступает его творческая личность, его взгляды, его образованность. Фундаментом законов Шамиля были идеи равенства, свободы и справедливости. Правда, в условиях войны и с учётом сложившегося веками обычного права (адатов) Шамиль "внедрял" эти идеалы в жизнь жестоко: он был "демократичным диктатором" и его методы управления были диктаторскими. Но можно ли было иначе пресечь кровную месть, вольницу грабительских набегов, произвол феодалов? Будучи "почётным пленником" в Калуге, имам Шамиль говорил приставленному к нему для услужений и надзора капитану А.Руновскому: "Правду сказать, я употреблял против горцев жестокие меры: много людей убито по моему приказанию… Бил я и шатоевцев, и андийцев, и гадбутинцев, и ичкерийцев; но я бил их не за преданность русским — вы знаете, что они никогда её не высказывали, а за их скверную натуру, склонную к грабительству и разбоям…" Жестокость исходила из нужды в ней и из убеждений Шамиля: "Если бы я поступал иначе, — говорил он, — я должен был бы давать ответ Богу, и Он меня бы наказал за то, что я не наказывал строго свой народ". Свою безграничную власть, при которой неисполнение его воли считалось грехом наравне с нарушением предписаний ислама, Шамиль воспринимал как тяжкое бремя. С течением времени в нём росло главнейшее его желание установить в крае мир и спокойствие, передать власть наследнику (им ещё в 1839 году был объявлен сын Кази-Мухаммед) и отправиться навсегда в Мекку. Не получалось. Кази-Мухаммед в конце концов возглавил оппозицию отцу; те, кого стареющий имам почитал за своих преданных помощников, всё больше своевольничали; всё чаще наибы и прочие высокопоставленные сподвижники, преследуя личные выгоды, переходили из одного стана воюющих в другой — как увековеченные Львом Толстым Хаджи-Мурат и Даниял-Султан… Имамат Шамиля был раздавлен военной мощью Российской империи, бросившей против него 220-тысячную армию. Покорение Кавказа обошлось боевыми потерями от горцев, составившими более 4 тысяч офицеров (в том числе 13 генералов) и более 92 тысяч нижних чинов. Шамиль оказался в русском плену. Но это не умалило его славы, и не только военной: он — выдающийся правитель и блистательный законодатель. Интерес к его личности в России и в мире не исчезал никогда. Едва ли не все подряд высокопоставленные русские, которых жизнь так или иначе сводила с Шамилем, сочли своим долгом перед историей, да и для придания блеска собственным персонам написать о великом горце мемуары. Из публикаций историков, военных аналитиков, правоведов и прочих специалистов и царских, и советских, и нынешних времён составилась громадная библиотека. Жаль только, что имам Шамиль, как и едва ли не все действительно выдающиеся личности, чаще оказывался и оказывается скорее "средством" угождающих злобе дня политических, идеологических и прочих манипуляций, а не самоцелью и самоценностью. Моя бы воля, я включил бы в школьные учебники не столько "анализ" жизни и деяний имама Шамиля, а документы — его кодекс законов-низамов, его лаконичные и полные образности письма, рассказы сподвижников и народные предания. В них — живой, сложный, противоречивый имам Шамиль. Но другими великие люди не бывают. Тем они и учителя потомков. Из "Кодекса Шамиля" Этот кодекс законов (низам) так поразил Карла Маркса, что он назвал Шамиля "отчаянным демократом". Низам был основан на шариате, отдельные неясные положения которого Шамиль развил и уточнил применительно к потребностям государства и его граждан. Все остальные законы и адаты, противоречившие низаму, были упразднены. Разночтения в исполнении самого шариата Шамиль также привёл к единообразию. Блуждания между различными толкованиями некоторых установлений шариата, которые Шамиль называл "несколькими дорогами", могли сбить с истинного пути не очень образованного или корыстного кадия. Чтобы пресечь возможность злоупотреблений, Шамиль сам определил "верный путь" и велел следовать ему всем остальным. При этом имам утверждал, что в самом шариате он ничего не изменил, ибо невозможно изменить то, что установлено Богом. Глава четвёртая. Не должно быть оставляемо без взыскания, когда кто будет порицать имама, или этот низам, или службу наибов. Виновный в таком порицании наказывается выговором при народе. Глава пятая. Не должно наговаривать (одному наибу на другого) перед имамом, хотя бы они знали друг о друге в действительности предосудительные поступки. Глава восьмая. Должно удерживать себя и сослуживцев своих от взяточничества, потому что взяточничество есть причина разрушения государства и порядка. Взятка отбирается, поступок оглашается и виновный арестовывается на 10 дней и 10 ночей. Глава одиннадцатая. Когда остановятся в городе, селении или провинции, то не должны грабить или другим изменническим образом завладевать какою бы то ни было вещью без позволения имама или его векиля. Глава тринадцатая. Не должны никогда открывать секреты имама и других (наибов) ни семейству своему, ни братьям, ни мюридам своим, потому что распространение секретов есть одно из главных орудий вреда и нарушения порядка страны, поэтому всеми средствами должно стараться сохранять тайну. Некто сказал: "Когда будут открыты тайны, то дело дойдёт до погибели". Виновный наказывается 15-дневным арестом. Глава четырнадцатая. Наибы должны оставить решение дел по шариату муфтиям и кадиям и не входить в разбирательство тяжб, хотя бы были и алимами (учёными — Ред.). Им предоставляется вести дела только военные. Этим низамом запрещается вручать одному лицу две должности, для того чтобы устранить всякое сомнение народа относительно наиба и пресечь всякие дурные и подозрительные помышления о нём. Виновный наказывается выговором при народе. В изложении энциклопедии "Шамиль" некоторые введённые Шамилем правовые нормы выглядели так. Судопроизводство Гражданское судопроизводство на местах осуществлялось дибирами, муллами, кадиями, муфтиями. Решения указанных должностных лиц исполнялись ДОБРОВОЛЬНО. В случае отказа подчиниться решению дело разбиралось наибом. На решения наиба могли подаваться апелляции имаму. В имамате существовал институт мухтасибов. В их компетенцию входил тайный контроль за деятельностью названных выше должностных лиц. Мухтасибы сообщали имаму о результатах своих наблюдений для принятия надлежащих мер. Наказания Низам постановил такие наказания как денежный штраф, палочные удары, высылка, позорящие наказания, смертная казнь. Шамиль мог смягчить наказание и никогда не поступал более жестоко, чем требовал шариат. Наиболее распространённым видом наказания был денежный штраф, сопровождаемый заключением в тюрьму (яму) на срок до трёх месяцев.Штрафы налагались за воровство, уклонение от воинской повинности, получение взятки, умышленное прикосновение к женщине, нанесение телесных повреждений в драке и т.д. Кровная месть Ряд норм был принят для исключения убийств на почве кровной мести, которая была весьма распространена среди горцев до создания имамата. В целях усиления борьбы с данным преступлением Шамиль установил равные права для всех — и богатых, и бедных: "В случае смерти, причинённой во время драки человеку, пришедшему для этого в чужой дом (вообще в чужое владение), хозяин освобождается от всякой ответственности. И если родственники убитого начнут мстить за его кровь, то сами они обратятся в убийц, подлежащих преследованию закона и мщению за убитого ими человека. Равным образом, если в драке будет убит хозяин дома или кто-либо из его домашних, тогда убийца должен подвергнуться мщению родственников убитого, даже при содействии правительства, если в этом будет надобность". Взяточничество В низаме "Положение о наибах" говорилось: "Наиб… должен удерживать себя от взяточничества, потому что взяточничество есть причина разрушения государства, порядка. Взятка отбирается, поступок оглашается и виновный арестовывается на 10 дней и 10 ночей". Чрезмерно мягкое, на первый взгляд, наказание было продиктовано тем, что указанное преступление не было широко распространено в имамате. Трусость Горцы проявляли себя как мужественные, храбрые воины. К рукавам же трусов пришивали войлок. Если они показывали врагу спину, то войлок пришивали к спине. Проявивший слабость стремился доказать свою храбрость в ближайшем бою, чтобы поскорее избавиться от позорной отметины. Оскорбление женщины Прикосновение к телу или платью чужой женщины считалось у горцев бесчестьем и часто приводило к убийству виновных. Согласно новому праву это деяние наказывалось арестом на срок до трёх месяцев и крупным штрафом. Воровство Штраф за воровство был введён взамен нормы шариата, которая предусматривает за него более суровые наказания: отсечение одной руки в первый раз, другой руки — во второй раз, одной ноги — в третий раз, другой ноги — в четвёртый, головы — в пятый. Этим нововведением имам старался сохранить жизнь и здоровье горцев, давая им возможность искупить свой грех в битве, что было вполне оправдано в условиях непрерывной войны. Низамами за воровство предусматривалось в первый и во второй раз заключение в яму на 3 месяца с взысканием штрафа в размере 20 копеек за каждую ночь. Такое наказание применялось в отношении лиц, чьё ранее непредосудительное поведение удостоверялось обществом. Если же общество давало неодобрительный отзыв, виновный мог подвергнуться смертной казни. Пьянство Низамы устанавливали за пьянство более строгие наказания, чем шариат. Так, шариат предусматривает нанесение 40 палочных ударов за каждый случай пьянства. В низаме число ударов увеличено вдвое. Кроме того, имам запретил продавать виноград тем, кто умеет делать вино. Совершение преступления в состоянии опьянения считалось отягчающим обстоятельством и нередко наказывалось смертной казнью. Вопросы семьи и брака Одним из самых вредных адатов являлся калым (выкуп за невесту), который был широко распространён в горах. Вследствие требования от жениха большого калыма (от 80 до 200 рублей серебром) значительная часть молодых людей не могла вступить в брак. Множество горцев до старости оставались холостяками. Молодые горцы зачастую вынуждены были похищать девушек. На этой почве совершались убийства, которые, в свою очередь, вызывали кровную месть. Шамиль резко уменьшил размер калыма: до 20 рублей за девушку и до 10 рублей за вдову и разведённую, а сторонам предоставил право ещё уменьшать калым по взаимному согласию. Имам издал также низамы, направленные против частых разводов, на защиту интересов матери и детей. До возникновения имамата разводы среди горцев совершались часто. Достаточно было мужчине в нетрезвом виде или просто в дурном расположении духа сказать: "Я тебя отпускаю тройным разводом", как брак считался расторгнутым. В целях защиты имущественных прав женщины в низамах было установлено правило: при разводе за женщиной оставляется не только калым, но и родительское приданное. Кроме того, согласно шариату, если дети оставались у матери, отец обязывался доставлять им содержание (уплачивать алименты) до их совершеннолетия. После этого количество разводов резко сократилось. Освобождение крестьян Корнем всех зол в Дагестане Шамиль считал горскую знать и беспощадно с ней боролся, пока не установил в имамате абсолютное равенство граждан. В имамате все феодально-зависимые категории крестьян были полностью освобождены. Только личные качества: отвага, ум, преданность общему делу — могли поднять человека на более высокую ступень социальной лестницы. Отмена рабства Шейх Ярагинский говорил, что "мусульманин не может быть рабом". Шамиль пошёл дальше, вообще отменив рабство независимо от религиозной принадлежности. Если раньше рабы работали на ханской земле, то теперь они становились её собственниками и свободными гражданами имамата. ПЕРЕПИСАЛ ИЗ SITE LOGO.
asker: На последнем фото - Шамиль,уже будучи почетным пленником в Калуге.
asker: К ГЕНЕАЛОГИИ ИМАМА ШАМИЛЯ TOWARDS THE GENEALOGY OF IMAM SHAMIL До наших дней дошло немало преданий об эпизодах из жизни имама Шамиля, о происхождении его рода, причем зачастую здесь заметны явные расхождения. Причину их понять легко. С тех пор как еще три тысячи лет тому назад семь городов Малой Азии спорили за честь считаться родиной Гомера, не раз проявлялось понятное желание людей быть сопричастными к судьбе гения или героя, видеть в нем выходца из их среды, себя же считать его кровными потомками. Еще при жизни Шамиля слава его гремела не только на Кавказе, но и за пределами его, и до наших дней авторитет и обаяние этой героической личности необычайно высоки. В известном смысле он остается образцом поведения и живым критерием оценок и воспитания не только для кавказцев, но и для всех прогрессивных народов, отстаивающих свою свободу и независимость от иностранных колонизаторов. Вполне понятно поэтому стремление, подчас бессознательное, того или иного автора или информатора именно в своей местности, в своем этносе отыскать предков великого имама горцев Кавказа. Несколько лет тому назад ныне покойный М.Г. Нурмагомедов из с. Аракани -большой знаток арабо-язычной литературы - подарил автору этих строк текст на арабском языке [1: 77-78], содержащий интересные сведения о некоторых представителях из числа предков имама Шамиля. Текст содержит две темы: о предках имама Шамиля и об участниках восстания (год не указан). Текст основан на памятных записях, сведения о которых, видимо, и хотел сохранить неизвестный составитель. Если бы он имел предвзятую цель: создать или навязать собственную версию происхождения имама, то, очевидно, не было бы смысла добавлять к нему совершенно не связанные с ним сведения. Они в какой-то мере и гарантируют непредвзятость, объективность составителя. В первой части текста сообщается, что отец имама Шамиля Денгав-Мухаммад и дед Денга - уроженцы с. Гаквари (общество Чамалал). Указан и учитель Денги - Чирилав из с. Гаквари. После окончания учебы у Чирилава, когда учителю показалось, что он дал Денге все, что мог, ученик попросил у него совета: где продолжить образование? Чирилав посоветовал ему идти в общество Хиндалал и продолжить образование у кадия с. Гимры. В период учебы в Гимрах Денга женился на дочери гимринского муэдзина. Вскоре в новой семье родился сын, которому дали имя Мухаммад (это был Денгав-Мухаммад, будущий отец Шамиля). Вскоре отец молодого семейства Денга умер. Сын его Мухаммад, когда повзрослел, женился на девушке из с. Ашилта, и у них родился сын, которого впоследствии назвали Шамилем. В тексте упомянуто, что когда Шамиль уже был избран имамом, многие гакваринцы вступили в его войско - при этом названы имена пяти наибов, выходцев из Гаквари (Микаил, Кала-хаджияв, Хаджимухаммад - Накитль, Карим, Микат). О Микаиле сказано, что он бросался в бой подобно льву. Когда он напал на Унцукуль (Унсоколо), то против него вышел прапорщик Тотомилав. Микаил убил его, но сам получил рану в голову. Далее в тексте идут имена арестованных и высланных после пленения Шамиля горцев, возможно, участников позднейших восстаний. Таково общее содержание текста. Строго говоря, вышеупомянутый текст не является полноценным источником по событиям ХIХв., а представляет собой фиксацию памятных записей. Ценность ее заключается в том, что он может помочь в прояснении некоторых обстоятельств, при которых был избран третий имам Дагестана и Чечни. В руках автора этих строк оказался также другой арабо-язычный источник [2], в котором содержится описание этого события, сделанное Саййид Мухаммадом, сыном Газимухаммада (РотIа Мухаммада) в 1930 (?) г. - это сокращенный вариант сочинения (название неизвестно) Имаммухаммада из с. Гигатли, где говорится, что на собрании алимов-выборщиков в с. Чирката, а затем в с. Харахи, наконец, были утверждены 4 кандидата на должность имама: Абдуллах-дибир из с. Кванада, Иманали из с. Дануха, Абдуллах из Ашильта и Шамиль из с. Гимры. Довольно скоро, после некоторых дебатов, из них остались две кандидатуры: Абдуллах-дибир из с. Кванада и Шамиль из с. Гимры. Выдвигавший Шамиля, Кадиласул Мухаммад был уроженцем с. Гигатль (Чамалал), и какие-то особые личные причины предпочтения им гимринца нам неизвестны. По логике вещей ему следовало бы отдать предпочтение кандидатуре кванадинца - уроженца соседнего багулальского села, которое видно из с. Гигатли (дело даже не в землячестве или родстве - обычно отдается предпочтение более знакомому кандидату). Его предложение не погасило дискуссии. Тогда сам Шамиль предложил алимам вызвать арбитра - весьма авторитетного для обеих сторон факиха (законоведа) Загалава (Курбанали) из с. Хварши. Получив письмо Шамиля, тот вскоре прибыл в с. Харахи. Загалав не колеблясь высказался за кандидатуру Шамиля, совершив обряд утверждения и подкрепив его хадисами [3]. Будучи уроженцем с. Хварши, Загалав, казалось, также должен был предпочесть кандидата из с. Кванада: оба эти села принадлежат к соседним союзным обществам, настолько близким, что левобережные соседи называют их собирательным термином "Багади". не делая между ними различий. Загалав и Абдуллах-дибир были выдающимися учеными-арабистами своего времени: совершенно невероятно, что, живя в соседних селениях, они не знали друг о друге и не контактировали между собою - вероятно также, что они были близкими между собой людьми. Тем более примечательно, что Загалав все же предпочел Шамиля, хотя в детские годы он даже соперничал с ним в знаниях в годы учебы у Сайда из с. Аракани. Оба эти эпизода заставляют предположить, что для гигатлинца и хвар-шинца Шамиль не был чужаком: он оказался им ближе, чем их земляк-квана-динец (или Абдуллах-дибир из с. Кванада). Видимо, здесь следует учесть обычаи нашего края: оценка и мнение о человеке сильно зависят от репутации и авторитета его тухума. И если рассматриваемый нами текст дает верные сведения о происхождении отца и деда Шамиля - из Чамалала, то многое из описания хода выборов 3-го имама становится более понятным и логичным. Вместе с тем прямых письменных документальных подтверждений нашего предположения пока нет. А потому считаю небесполезным обратиться к устному источнику. Он не относится к многочисленным распространенным легендам, всегда фольклоризированным и мифологизированным - это родовое предание, передаваемое в ашильтинском тухуме, к которому принадлежала мать Шамиля Бахумеседу. Нам удалось записать на видеопленку беседу с Шагасул Шамилем (1903 г.р.), который приходится внуком двоюродному брату Шамиля по материнской линии, иными словами, его дед Пирбудаг был родным племянником Бахумеседу - матери имама Шамиля. Он и пересказал мне то, что он не раз слышал от своего деда. Итак, по словам его деда Пирбудага, Денгав-Мухаммад прибыл на учебу в с. Ашильта из своего родного с. Гигатли (Чамалал), Он учился в с. Ашильта около трех лет, а затем продолжил учебу у известного кадия с. Гимры. В Гимрах у него возник какой-то конфликт, и он вернулся в с. Ашильта, заметив, что это, видимо, его судьба. Вскоре он женился на Бахумеседу. Она была сиротой и в тот момент, после смерти родителей, не хотела выйти замуж. Однако на этом настояли ее братья и родственники. Когда со временем конфликт был подзабыт, Денгав-Мухаммад вновь вернулся в Гимры, но уже с семьёй - там и родился Шамиль [4]. Следует отметить, что близкий вариант этого предания сообщает и потомок родного брата Бахумеседу - ашильтинский краевед Батулил Мухаммад [5: 18-19]. Разница в деталях: он уверен в происхождении из с. Гигатли Денги - деда имама Шамиля, а не отца Шамиля. При этом следует отметить, что сведения свои он взял от своего отца Айдемирил Мухаммада (1910-1990 гг.) - грамотного арабиста, который в свою очередь узнал это от Малика (ум. в 1959-60 гг.), внука одного из героев сражения при Ахульго, признанного в с. Ашильта знатока истории событий шамилевской эпохи, Даришилава, лично и хорошо знавшего имама (он умер в 1905 г.). Вторым из информаторов Айдемирил-Мухаммада был Абдуллах сын Курбанали [6] - грамотный арабист, репрессированный в 1930-х гг. Его отец Курбанали (1820-1900 ?) был активным участником Кавказской войны, родственником и соратником Шамиля, а прежде всего - автором исторического сочинения о Кавказской войне, не дошедшего до нас, но упоминаемого уМ-С. Д. Саидова. Отметим, что Абдуллах и Айдемирил-Мухаммад были с детства соседями, их дома стояли рядом, имея общую стену (для столь близких соседей - в аварском языке есть особое слово - "къедгIахьал"). Таким образом, отец будущего краеведа за годы тесного общения, долгих и обстоятельных бесед имел все возможности получить от сына Курбанали достоверные подробные сведения и о войне, и об имаме Шамиле. Итак, сопоставление текста, полученного нами от М.Г. Нурмагомедова, с другими письменными и устными источниками, приводит нас к выводу о вероятном происхождении предков Шамиля из с. Гигатли. Это предположение позволяет воссоздать наиболее достоверную картину происшедшего, логично совместив разнородные и скудные данные ныне известных источников (письменных и устных, прямых и косвенных), касающихся этой темы. В заключение хочу коснуться одной из версий о происхождении Шамиля, довольно распространенной, особенно в последние годы. Это версия о происхождении деда Шамиля из Гидатля. Удивляет, что она не зафиксирована в традиционном устном бытовании, а появилась недавно в 1968 году в аварской газете "БагIараб байрахъ". Нам кажется, что у этой ("гидатлинской") версии может быть несколько истоков: а) существует письмо имама Шамиля к жителям гидатлинского села Тлях [7], где имам повелевает привести налоги в соответствие с имущественным положением плательщиков. При этом он обращается к ним со словами (ила акриба'и) - буквально "к самым моим близким". При желании это выражение можно перевести и как "к моим самым родным". Но вполне понятно, что весь джамаат не может состоять в родстве с имамом, а скорее всего, здесь имеются в виду единомышленники, сторонники, единоверцы. Ведь и ныне распространенное устное обращение "брат" (даже первому встречному) вовсе не означает претензии на близкое родство; б) в одном из сёл общества Гидатль существует место, именуемое "Пещера Денгава", о которой знали лишь местные жители. Однако в 1973 г. вышла книга [8: 28-30] М.А. Дибирова о дагестанских спортсменах "Сильные и стойкие", где приведено даже предание о происхождении деда Шамиля и гидатлинского с. Урада и последующем переселении его в хиндалальское с. Гоцатль. Книжная публикация произвела на гидатлинцев впечатление, ом было подхвачено "энтузиастами" и в конце концов превратилось в основ; новой генеалогии. Между тем, имя " Денга" не только распространено в сред гидатлинцев, но и довольно широко употребимо почти во всей Аварии особенно в Западном Дагестане. Поэтому нет никаких оснований считать что гидатлинская пещера названа по имени деда Шамиля; в) предки первого имама Газимухаммада действительно происходил! из одного селения Гидатля [9: 7]. Вероятно, это невольно переносится и близких топонимов "Гидатли", и "Гигатли" имеющих близкое созвучие. Название широко известного общества Гидатль, находящегося в среднем течении реки Аварское Койсу на важном в стратегическом пути, было гораздо боле знакомо горцам, нежели название одного из сёл высокогорного обществ Чамалал, поэтому весьма возможна механическая замена в устной передаче менее известного на более привычное - по чисто внешнему сходству - название. Заметим, кстати, что косвенно это может подтвердить версию о гигатлинском происхождении деда Шамиля. Обратим внимание еще на одну деталь. Общеизвестно, что отец Шамиля носил имя Денгав-Мухаммад (чамал. вариант) = Денгал Мухаммад (авар, вариант), то есть "Мухаммад сын Денги". Имя "Денга" довольно широко было распространено среди народностей верхнего течения р.Андийское Койсу. Так, в стене мечети с. Гигатли сохранилась надпись 1760/61 г., где оно встречается среди других имен того времени [10]. Следует также отметить, что в чамалинском языке формантом родительного падежа является = в, который соответствует аварскому (у) л: чам. Денга = в, авар. Денга=л. Если в с. Гимры отца Шамиля называли Денгав Мухаммад, а не Денгал Мухаммад, то это наводит не мысль, о том, что в самом имени отца Шамиля был ключ к его происхождению. Другой вариант с прилагательным исключается, так как в аварском языке Денгав не обозначает качества, типа берцинав "красивый" Хочется отметить, что предложенная нами версия отнюдь не претендует на исчерпывающее решение вопроса - она пока наиболее обоснованна среди известных нам. Да и сам имам не считал этот вопрос важным - если бы его спросили о происхождении отца или предков, наверняка бы ответил: "С Кавказа". Наша задача была предельно простой - дать наиболее аргументированный ответ тем, кто интересуется этой проблемой. Институт языка, литературы и искусства им. Г. Цадасы http://www.tsumada.ru/?f=publ2&idp=43
asker: ВЕРНЫЕ СОРАТНИКИ ШАМИЛЯ- ЕГО НАИБЫ
asker: "Пусть звон ваших сабель усладит мой могильный сон" Родился будущий имам в селении Гимры общества Хиндалал Кавказской Аварии (Унцукульский район Дагестана) около 1797 года. Имя, данное ему при рождении Али было изменено его родителями на "Шамиль" ещё в детском возрасте. Одаренный блестящими природными способностями, он слушал лучших в Дагестане преподавателей грамматики, логики и риторики арабского языка. Проповеди его друга и односельчанина Гази-Мухаммада (1795—1832), первого имама и проповедника священной войны — газавата, — увлекли Шамиля, который сделался сначала его учеником, а потом и ярым сторонником. Имам Шамиль стал одним из ближайших и самых верных сподвижников имама Гази-Мухаммада в деле Джихада на Северном Кавказе. Осажденный вместе с имамом Гази-Мухаммадом в 1832 году войсками под командованием барона Розена в башне близ родного селения Гимры, Шамиль успел, хотя и страшно израненный (сломаны рёбра и ключица, проколото штыком лёгкое), пробиться сквозь ряды осаждающих, тогда как имам Гази-Мухаммад(1829—1832) первым бросившийся на врага стал шахидом, весь исколотый штыками. Его тело было распято и на месяц выставлено на вершине горы Тарки-тау, после чего голова была отсечена и как трофей направлена по всем крепостям Кавказской кордонной линии. Пока Шамиль лечился от ран, новым имамом в конце 1832 года был провозглашен другой близкий сподвижник Гази-Мухаммада гоцатлинец Гамзат-бек (1832—1834) . В 1834 году Гамзат-бек сумел взять Хунзах и истребить династию аварских нуцалов. Однако в сентябре 1834 года Гамзат-бек был убит в Хунзахской мечети заговорщиками мстившими ему за истребление рода Хунзахских правителей — нуцалов. Среди заговорщиков был и известный всем Хаджи-Мурат. Став предводителем кавказских горцев, в 1834 признанный имамом, Шамиль объединил горцев Западного Дагестана и Чечни, а затем и Черкессии в теократическое государство Имамат, где в течение трети века правили законы шариата. Вся жизнь в имамате строилась на законах Аллаха. Были запрещены вино, табак, музыка, танцы. В общей сложности, Кавказский Имамат просуществовал 30 лет, с 1829 по 1859 год. Столицей имамата при Шамиле была крепость Ахульго, затем селение Дарго, а после его разрушения русскими — аул Ведено. В состав Кавказского Имамата входила большая часть территорий Чечни, Дагестана, а после 1841—1842 гг. и Адыгеи . Численность населения, по разным оценкам, составляла до 1 миллиона человек. Став третьим имамом Чечни и Дагестана Шамиль 25 лет властвует над горцами Дагестана и Чечни, успешно борясь против несметных полчищ России. Шамиль обладал военным талантом, и главное большими организаторскими способностями, выдержкой, настойчивостью, уменьем выбирать время для удара. Отличаясь твердой и непреклонной волей, он умел не только воодушевлять горцев к самоотверженной борьбе, но и принуждать к повиновению своей власти, которую он распространил и на внутренние дела подвластных общин. Шамиль соединил под своей властью все общества Западного Дагестана (чеченские и аваро-андо-цезские джамааты). Опираясь на учение ислама о джихаде — обязательной войны с неверными за независимость, он старался объединить разрозненные общины Дагестана и Черкесии на почве Ислама. Чтобы достигнуть этой цели, он стремился к упразднению всех порядков и учреждений, основанных на вековых обычаях — адат; основой жизни горцев, как частной, так и общественной, он сделал шариат, то есть основанную на тексте Корана систему исламских предписаний. Время Шамиля называлось у горцев временем шариата, его падение — падением шариата. Вся подчиненная Шамилю страна была разделена на округа, из которых каждый находился под управлением наиба, имевшего военно-административную власть. Для суда в каждом наибстве был муфтий, назначавший кади (шариатские судьи). Наибам было запрещено решать шариатские дела, подведомственные муфти или кади. Помощниками наибов были мюриды, которым, как испытанным в мужестве и преданности священной войне (газавату), поручали исполнять более важные дела. Число мюридов было неопределенное, но 120 из них, под начальством юзбаши (сотника), составляли почетную стражу Шамиля, находились при нем безотлучно и сопровождали его во всех поездках. Должностные лица были обязаны беспрекословным повиновением имаму; за ослушание и проступки их подвергали выговору, разжалованию, аресту и наказанию плетьми, от которого были избавлены мудиры и наибы. Военную службу обязаны были нести все способные носить оружие; они делились на десятки и сотни, бывшие под начальством десятских и сотских, подчиненных в свою очередь наибам. Некоторые особо пострадавшие от вторжения русских войск селения, в виде исключения, были избавлены от военной повинности, но обязаны были за то доставлять серу, селитру, соль и т. п. Самое большое войско Шамиля не превышало 30 тыс. человек. В 1842—1843 гг. Шамиль завёл артиллерию, частью из брошенных или трофейных пушек, частью из приготовленных на собственном его заводе в Ведено, где было отлито около 50 орудий, из которых годных оказалось не более четверти. Порох изготовлялся в Унцукуле, Гунибе и Ведено. Государственная казна составлялась из доходов случайных и постоянных; первые состояли из трофеев, вторые состояли из закята — установленного шариатом сбора десятой части дохода с хлеба, овец и 1/40 часть с определенной суммы денег. При Шамиле было создано подобие регулярной армии — муртазеки (конница) и низами (пехота). В обычное время численность войск Имамата составляла до 15 тыс. человек, максимальное количество при тотальной мобилизации — 30 тыс. Артиллерия Имамата насчитывала 50 орудий, большая часть которых были трофейными. Со временем горцы создали собственные заводы по производству пушек и снарядов. В армии имама Шамиля служили и русские перебежчики, а также польские легионеры, для которых имам Шамиль создал условия для свободной жизни. Многие из них были артиллеристами и помогали Шамилю отливать пушки для армии, налаживать производство боеприпасов. Имам Шамиль ввёл эффективную налоговую систему, систему оплаты чиновников и контроля над их деятельностью. Были в Имамате и секретная служба и личная охрана имама. Были система наград и система наказаний — от штрафа и знаков позора до смертной казни. Существовала и собственная «Сибирь» — «аул без солнца» Четль в горном Дагестане. Также необходимо отметить, что Шамиль и его предшественники уделяли немало значения развитию образования. По приказу имама в каждом ауле должно было быть медресе. Подавляющее большинство горцев умело читать и писать. Плен Имама Шамиля - это обычный трюк России, чтобы подорвать авторитет подобных лидеров и сломить морально сопротивление народа. После смерти Гази-Мухаммада - первого имама на поле боя, как истинного муджахида, большая часть отвергавших газават - приняла его и сопротивление русским шло с усиленным вдохновением, вот почему осознав свой прокол, царь решил сделать хитрый ход - сделать из Шамиля "покорного раба России". Смерть имама Шамиля увековечила бы и еще более возвысила его славу и достоинство, а при помощи плена давалась возможность перечеркнуть весь героизм человека для будущих поколений. Для людей, которые вообще не знают своей истории и не обладают элементарной логикой эти «истории», начиная от писем «якобы от имама Шамиля» жить в мире с Россией и заканчивая письмами Барятинского с уверениями в верноподданнических чувствах царю кажутся истиной. Но факты говорят за себя. Как сказал Шамиль, обращаясь к потомкам (оригинал этого обращения хранился у Гамзата Цадаса (отец Расула Гамзатова): "Пусть звон ваших сабель усладит мой могильный сон" Потомкам имам Шамиль завещал свободу и жизнь по законам Аллаха. Его первый прямой потомок сражался в рядах халифатской турецкой армии против России, его правнук сын Магомед-Камиля Саид-Шамиль в начале 20-го века возглавлял джихад против установления советской власти в Дагестане. По сей день находятся те, кто пытаются испачкать имя этого великого человека, муджахида, мусульманина, храбреца, стратега и истинного горца. До сих пор искажается и момент пленения Имама. Есть конкретные свидетельства, которые ясно указывают, что Шамиль был взят в плен обманом! Он даже отдавал приказ охране застрелить его, если вдруг русские задумают захватить его в плен. Не надо забывать, что в момент битвы на Гунибе, почти все наибы Шамиля предали его и переметнулись на сторону русских! Из наибов и мюридов с Шамилем на Гунибе были Тауш Каратинский,Абдул Карим из Чиркея,Хаджияв из Караты,Юнус из Чиркея, Гъалбац1 из Караты,Мухаммад из Кудали,Ибрахим из Гимри,Муртадали из Чиркея,Гурш из Согратля,Дибир из Анди,Дибир из Хунзаха,Хаджияв Карахский, Камал из Голода, Муртада Оротинский, Таймаз Губденский и Байсонгур Беноевский...Это те, кто не оставил своего Амира и стоял до конца с имамом Шамилем. Да помилует их всех Аллах. Находясь в плену, Шамиль прожил долгое время в Калуге, где по причине нездорового климата от туберкулеза умерло несколько членов его семьи. В последние годы жизни царь все же разрешил имаму Шамилю выехать в Хадж, о чем тот настоятельно просил все последние годы. Прибыв в Турцию на корабле, из Одессы, имам Шамиль был встречен султаном, который сильно обнял Имама и сказал ему "Мне честь взять тебя за руку! Если бы даже мой покойный отец султан Абдулазиз встал бы из могилы - я бы так не обрадовался ".. сказал ему турецкий султан, на что Шамиль ответил "-Мы на Кавказе четверть века ждали вашей руки...". По приезду в Аравию Имама встретили все эмиры и шейхи Аравии. Шамиль совершил хадж, и после тавафа вокруг Каабы вокруг старого Шамиля толпились люди, чтобы увидеть и услышать всеми известного легендарного кавказского воина Ислама. Шамиль же чувствовал себя неважно из-за аравийской жары, из-за привычки к горному климату... Видя усталый вид Имама и настроение паломников услышать проповедь Шамиля, правитель Мекки отдал приказ поднять Имама Шамиля на Каабу, дабы все его видели и слышали. Шамиль обратился к ним с длинной речью и наставлениями. В арабских летописях этот хадж описывается как Хаджуль-Кебир (большой хадж), потому что многие мусульмане решили совершить паломничество в этом году, чтобы заодно, после хаджа, послушать наставления имама Кавказа. По сути Шамиль был вторым человеком поднятым на Каабу после Билала Аль-Хабеши. Шамиль недолго прожил в Аравии. В назначенный Аллахом час он умер. Похоронили имама Шамиля на мединском кладбище Джаннат ал-Баки 23 февраля 1871 году. Да будет Всевышний Аллах доволен имамом Шамилем, и всеми мусульманами, боровшимися на Его пути. Для сравнения. Проигравшийся в казино, князь А.И.Барятинский, обманным путем пленивший имама Шамиля во время переговоров, скончался от сифилиса в 1879 году в Женеве, в возрасте шестидесяти пяти лет.
Muslim_05: Если кто незнает Гамзат Цадаса, ранее известный как Хамзат, был Шариатским судьей, который сразу после прихода власти русских встал на их сторону...
Muslim_05: ГУНИБ 1859. РАССКАЗЫ УЧАСТНИКОВ. 1. Рассказ наиба Инкачилау Дибира «Утром следующего дня мы с Шамилем объехали весь гребень Гуниба, причем я указывал имаму все те места, которые внушали опасение и требовали постоянного наблюдения. Таких мест было семь. Первое из них лежало против Ругуджи, два следующих — против Куяды (с запада), затем целых три — со стороны Хоточа и Хиндаха и, наконец, последнее — со стороны нижнего уступа, где теперь расположено русское укрепление. Подняться к нам можно было и в нескольких других пунктах, в особенности ночью и при помощи лестниц, верёвок и других приспособлений. Вообще, недоступность Гуниба сильно преувеличена, и главный его недостаток заключается в 30-верстном протяжении его обвода. В три-четыре месяца он действительно может быть превращен в грозную твердыню, но и то при условии, что обороняющихся, по крайней мере, несколько тысяч. Мы же располагали только несколькими днями и двумя-тремястами людей, полуголодных и плохо вооруженных... Я распускал слух для ободрения людей, что нас более 8 сотен, но всех людей, более или менее пригодных для обороны, у нас было только 332 человека, из коих 247 — жители Гуниба, а 85 — муриды и пришлые из разных частей Дагестана. Печаль разлилась по лицу имама, и голова его свесилась на грудь... Около полутора суток длилось передвижение русских отрядов, окончившееся, наконец, полным охватом Гуниба со всех сторон..., мы зарядили порохом несколько трещин, чтобы взорвать их в решительную минуту. Люди наши чувствовали неизбежность этой роковой минуты и молили о ее ускорении, так как трудно себе представить то удручающее положение, в котором находились тогда защитники Гуниба. Они истощились физически и морально. Более двух недель никто не имел горячей пищи, никто не раздевался, никто не смыкал глаз ни днем, ни ночью, иначе как урывками во время работы и на голом камне. Физическое изнеможение давало себя чувствовать тем сильнее, что при страшном напряжении бдительности все суточное довольствие людей заключалось в пригоршне муки, которою большею частью ели в виде теста или сырой лепешки, приготовленной на собственной ладони. Словом, говоря о пище защитников Гуниба, достаточно сказать, что в целом ауле, где было до 200 семейств, дым из трубы показывался только у одного имама и то три или четыре раза за все время сиденья. Я находился в сравнительно лучших условиях. Но объезжая днем и ночью все караулы, разбросанные на пространстве более 30 верст, я иногда возвращался перед рассветом к заряженной порохом скале над пещерой, оставленной моему наблюдению, в таком изнеможении, что с трудом держался на лошади. Прибыв сюда и будучи не в силах одолеть дремоту, я опустился однажды на голую землю и заснул, как убитый, приказав разбудить себя через некоторое время. До рассвета оставалось еще часа два, как вдруг Гуниб точно дрогнул и все вокруг огласилось таким ужасным ревом, который нельзя сравнить ни с залпом орудий, ни с криками людей, ни даже с раскатами грома. Тут было все. Грохот пушек, треск ружей и барабанов, завывание труб и крики «ура» многих тысяч людей соединились в такой адский шум, что, казалось, на нас летит какой-то ураган сокрушительный. Я вскочил, как ужаленный, но в первую минуту, спросонья, не мог сообразить, что произошло или происходит, так как шум продолжал все более и более усиливаться и охватывать все окрестности дрожавшего под ногами Гуниба. Мои мюриды также вскочили на ноги, но точно охваченные столбняком, не сразу даже бросились к лошадям. — Что такое, что случилось? — спрашиваю, тщетно стараясь овладеть мыслями. — Наверное, лезут русские. — Откуда, с какой стороны? —Шайтан их знает... Целый ад слышен. Кажется, со всех сторон. Первая мысль, которая мне пришла, была поджечь мины. Но, убедившись, что под нашей скалой не слышно никакого движения, я вскочил на лошадь и помчался к нижнему завалу, который с 40 мюридами охранял сам Шамиль. Он окликнул меня еще издали и также спросил, что случилось? — Не знаю, имам. Я думал, что сюда бросились русские. — Как бы эти гяуры, c настойчивостью голодных мышей, где-нибудь не прогрызли наш мешок, - произнес Шамиль. — Поди, узнай скорее, где и что случилось? Я поскакал тогда на Верхний Гуниб. В ауле, через который лежал путь и где оставались только женщины и дети, происходила в это время страшная суматоха. Выскочив из сакель, объятые ужасом женщины бежали во все стороны с криками и плачем, а некоторые, точно в день светопреставления, кидали с круч своих детей или сами кидались туда же. Бросив им на скаку несколько успокоительных слов, я помчался далее и, приближаясь к западному (Куядинскому) гребню, встретил около 6 часов утра одного мурида из числа тех 8человек, которые с Амирасул-Магамою составляли охрану этого пункта. Раненный в плечо, он нес крошечного ребенка. — Все кончено, Дибир! — воскликнул он издали, — русские взобрались на гору. Весь караул наш перебит. — Как же это случилось?! — Был сильный туман, — объяснил мурид.— Став рядом, мы совершали предрассветную молитву (между 3:16 и 5:01 утра). Амиррасул-Магама был впереди за имама, а несколько в стороне жена его кормила грудью этого ребенка. В это время сверху раздался вдруг оглушительный залп, и на нас посыпался град пуль, который уложил на месте всех, кроме меня и этой малютки. Впоследствии оказалось, что чабан из Ругуджи провел здесь русских по тропке, которая не была известна даже гунибцам. Полагая, что в сравнительно короткое время, да еще ночью, по страшной круче успели подняться только какие-нибудь десятки неприятеля и, намереваясь отбросить их обратно, я приказал, было этому мюриду созвать на помощь соседние караулы. — Бесполезно! — возразил он.— Поднялось столько, что не нам их опрокидывать. Наверху теперь, вероятно, добрая тысяча русских. Желая убедиться в этом, я продвинулся далее и с расстояния ружейного выстрела увидел, наконец, на гребне скалы, у наиболее высокой части Гуниба, именно там, где менее всего их можно было ожидать, белые фуражки русских. Большая серая толпа их, не менее тысячи, словно белоголовый муравейник, копошилась, как мне показалось, над сооружением завала. Мы сделали по ним несколько выстрелов. Не обратив на это никакого внимания, они начали выстраиваться и вскоре двинулись в нашу сторону. Тогда мы повернули коней и снова помчались по направлению к нижней террасе. Пока мы теряли время на эту, почти 15-ти верстную скачку вверх и вниз, по пересеченной местности, русские уже полезли на гору со всех сторон и устремились к аулу. Но до него нам оставалось еще версты две, как вдруг путь наш оказался отрезанным. Впереди двигался батальон, поднявшийся со стороны Ругуджи, а следом за нами быстро спускался другой, о восхождении которого я только что рассказывал. Очутившись, таким образом, между неприятельскими отрядами и не видя возможности пробраться к имаму, я и 6 моих мюридов вскочили в один из ближайших хуторов, откуда безнаказанно посылали пулю за пулей в густые колонны, которые, спеша к аулу, не обращали на нас никакого внимания! Так прошло около двух часов. Русские в это время уже стянулись к аулу и окружили его. Завязавшаяся там перестрелка, гул пушечных выстрелов и крики «ура», по временам доносившиеся к нам подобно громовым раскатам, вдруг смолкли и сменились полной тишиной вокруг аула. Как потом оказалось, это было последствием приказания князя Барятинского, который в это время также поднялся на Гуниб со стороны развалин Кегера и снова открыл переговоры с имамом. Мы же на хуторе объяснили это, внезапно водворившуюся тишину, окончанием всего дела; поэтому, оставив здесь лошадей с четырьмя мюридами, с двумя другими я направился к аулу и успел проникнуть в него, сделав небольшой обход по северной лощине. Шамиля с семьей и мюридами я застал в мечети, как мне показалось, готовыми к смертельному бою. Дело, следовательно, было еще не кончено. Но прежде, чем перейти к происходившему здесь, расскажу о случившемся на других фасах и на поверхности Гуниба после моей утренней разлуки с имамом. Уезжая на Верхний Гуниб, Шамиля я оставил у завала, устроенного на восточном скате горы и занятого 40 мюридами при двух орудиях. Пост этот состоял, преимущественно, из мухаджиров (переселенцы - с покоренных частей Дагестана), бывших под командой известного Таймаза Губденского Прямо на этот завал, оказывается, устремился на рассвете русский отряд, поднявшийся с восточной стороны горы. Встретив его несколькими выстрелами из своих пушек, которые затем были сброшены в кручу, Шамиль с 5 мюридами поспешно отступил в аул, опасаясь быть отрезанным от него другой русской колонной, показавшейся в это время с севера. После горячей перестрелки мухаджиры также оставили завал, но их путь к аулу уже был прегражден отрядом, поднявшимся с юга. Будучи окружены таким образом, Таймаз и его люди выхватили тогда кинжалы и шашки и кинулись на русских. Завязалась почти минутная, но отчаянная рукопашная свалка, в которой пали все мухаджиры без исключения и не меньшее число русских («в этой схватке мы потеряли около 100 человек, почти исключительно изрубленных шашками и кинжалами». (Князь Барятинский, том II, с. 290)). Это был единственный жаркий и кровавый эпизод в день падения Гуниба. ... Несколько позже других поднялись на крайний западный, Куядинский фас, который, представляя почти 40 саженную отвесную скалу, считался настолько недоступным, что даже оставлен, был нами без всякого наблюдения. Все эти отряды, составлявшие в совокупности, как нам тогда говорили, более чем 20 тысячную силу, прекратив стрельбу и точно притаив дыхание, широким поясом стояли вокруг маленького гунибского аула, в расстоянии каких-нибудь полутораста шагов от крайних сакель, когда по тесным его закоулкам я пробирался к имаму. Но за час перед тем аул был засыпан пулями со всех сторон и, как последствие этого, кое-где валялись трупы, большею частью женщин и детей. В мечети я застал до 40 мужчин и до 20 вооруженных женщин. Это был весь боевой элемент аула. Шамиль стоял между ними с заткнутыми за пояс полами черкески, видимо, приготовившись к бою. Что происходило в его душе в это время, — Аллах ведает, но наружно он казался спокойным. — Как?! Ты жив, Дибир?! Слава Аллаху! — воскликнул он при моем входе. Не успел я после этого сообщить в двух словах о своем приключении, как вошел Юнус, возвратившийся от главнокомандующего. — Видел ли сардара? Что хотят эти гяуры? — обратился к нему Шамиль. — Он принял меня очень ласково, — ответил Юнус, — уверил еще раз в нашей безопасности, но требует, чтобы ты выходил, угрожая в противном случае штурмом. По-моему, сардар говорил искренно, и ничего больше не остается, как исполнить его требование. — Нет! — воскликнул Шамиль, — Я желаю сражаться и умереть в этот день... — Между тем, со стороны русских через каждые почти 5-10 минут раздавались новые крики, призывавшие имама поспешить с выходом. В том же духе начали, наконец, высказываться и некоторые в мечети. Шамиля взяло раздумье. Он, видимо, колебался. —Что же делать мне, оставленному далекими и близкими? — произнес он, между прочим, размышляя вслух и продолжал эту фразу арабским стихом, который повторял в последнее время довольно часто: «Братья, которых я считал своими панцирями, оказались врагами; друзья, которых полагал своими стрелами, оказались такими, но в моем же сердце!» Юнус, который поминутно выходил с разными поручениями имама, появился последний раз запыхавшись и передал имаму, что русские кричат: «Пусть выйдет сию минуту или немедленно будет подан сигнал к штурму». — Теперь уже все кончено, — добавил он. — Решайся, имам! Иначе, будет поздно. — Видно, такова воля Аллаха! — произнес Шамиль. — Я, приносил много жертв для других; ради семьи принесу и последнюю: пожертвую своим самолюбием. Идем! Направляясь затем к выходу, имам прибавил: — Успокойтесь теперь, вы портили мое дело и завершили его трусостью. Выйдя из мечети и взглянув на линии войск, местами пододвинувшихся к аулу почти на пистолетный выстрел, Шамиль обратил внимание на массу стоявших в левой стороне дагестанских милиционеров — горцев. — Мне тяжело проходить перед этими мунафиками (изменниками-лицымерами), — сказал он при этом, обращаясь к Юнусу, — поди, попроси, чтобы отодвинули их куда подальше. Юнус побежал и через несколько минут милиция осадила назад. Тогда Шамиль сел на лошадь несколько бледный и, видимо, взволнованный, и произнес при этом последнюю фразу, которую я слышал из его уст: — Обманули меня и затащили сюда, точно кукурузу на продажу. В лесах Чечни эти гяуры еще провозились бы со мною. Жаль, я не знал Гуниба: его нужно оборонять тысячами, а не с двумя-тремястами. Будь у меня сегодня хоть половина этих войск... После этого Шамиль впереди верхом, а за ним и мы, человек 20, пешие, тронулись в сторону русских... Так закончил свой рассказ Инкачилау-Дибир, один из преданнейших сподвижников дагестанского имама.» Алиханов – Аварский (Газета «Кавказ», №270 от 12 и №283 от 25 октября 1896 года). 2. Рассказ зятя имама, Абдурахмана Газикумухского. ...По этому поводу говорит остроумный, опытный литератор (адиб) стихами: Вам надлежит скрывать три вещи — Это ваша смелость, ваша семья и богатство. Поистине, люди завидуют этому, И они будут довольны, только когда все это исчезнет. ...имам Шамиль приказал мне написать ответ на послание сардара (главнокомандующего) следующего содержания: (л. 35а) // «Если вы отпустите меня с семьей, детьми и с некоторыми из моих асхабов в хадж, то между нами — мир, в противном случае — меч обнажен и рука тверда». В ответном письме имама не было его печати, так как она оставалась с казной, находившейся в пути. Дерзкий ответ имама рассердил сардара ... Русские пошли на хитрость — решили подняться на гору с какой-либо [незащищенной] стороны и атаковать нас без промедления с той стороны, где стоял бывший наиб Амиррасул Мухаммад ал-Кудали, под покровом ночи. Амиррасул Мухаммад вместе с четырьмя товарищами стоял на страже на участке горы, обращенном в сторону селений Куяды. В то время имам находился (л. 35б) // вместе со своими приверженцами (ансарами) и сподвижниками (мухаджирами) в доме «Глухого» Хаджи Чохского (ал-Чухи) за ограждением. Когда имам отдыхал у него в доме, ему сообщили, что русские атаковали его сына Газимухаммада со стороны Хоточа. С имамом в это время были только я, Хаджи-Али Чохский и еще один человек, которого я не знал. Была полночь, ... Когда дошло до нас известие о наступлении русских на Газимухаммада, мы отправились в его сторону и услышали там, как русские кричали в один голос: «Ура! Ура!» Мы слышали их голоса, но не видели их самих из-за сильной темноты. Некоторые из защищавших склоны горы со стороны Хоточа начали поспешно бросать на русских большие камни, которые были приготовлены для этой цели на случай необходимости. Амир Чиркеевский громким голосом обратился к тем, кто бросал камни: «Не тратьте напрасно камни, берегите их, мы найдем для этого подходящий момент. Это хитрость со стороны русских. Имам с нами. Успокойтесь и берегите то, что бросаете», (л. 36б.) //. И сказал имам своим асхабам, — да смилостивится Аллах Всевышний над ним: «Клянусь Аллахом, эти голоса и удары барабанов — обман и игра. Это не что иное, как чистая хитрость. И если, правда, то, что я думаю, то, несомненно, русские поднимутся к нам с другой стороны. Они делают это, чтобы отвлечь нас от других участков». В это время неожиданно поднялся Инкачил Дибир ал-Авари и сказал имаму: «Не беспокойся, я отправлюсь сейчас же и узнаю, в чем дело». Он тут же исчез... Мы оставались (л. 37а) // в местности, где кричали, до утра. Перед рассветом мы увидели всех, кто кричал «Ура!» и тем самым поднимал шум. И вот они приближались к нам, пока не дошли до основания горы. После того как мы совершили утреннюю молитву, имам вернулся в свой дом. Я оставался с «Глухим» Хаджи Чохским и еще одним человеком из Чиркея на том укреплении, происхождение которого связывалось с именем мухаджира Хаджи Насрулла ал-Кабири (Кабирского) ал-Курали (Кюринского), павшего в этот день на Гунибе. Мы начали стрелять в тех, кто был близко к нам у основания укрепления. В то время как я был занят этим, кто-то сзади окликнул меня: «Шамиль и те, кто был с ним, отправились в селение Гуниб вслед за голосами поднимающихся на гору русских»... Тогда я вскочил на свою лошадь и погнал ее. Я вошел вслед за имамом в Гуниб, приблизился к дому его сына Мухаммадшафи', у которого находилась наша семья. Когда я прибыл, то не застал там ни имама, ни семью. Там оставались только Юнус Чиркеевский (ал-Чиркави) вместе с женой и Хаджи-Али Чохский (ал-Чухи) и Хусру — наиб Семиземелья (Антльратль) с двумя товарищами. Я спросил, куда ушел имам. Мне указали на мечеть. Я поспешил к нему и его спутникам, готовым к сражению, засучившим рукава и полностью вооруженным... И что может быть сказано сильнее по поводу этого дня: «Если вы спросите про утро осады, то [лучше] не спрашивать, потому что это — день Страшного суда». В тот момент мы были атакованы войсками русских со всех четырех сторон, так что стало не видно горы от множества их на склонах... И вот, когда они [отступающие от завалов мухаджиры] дошли до открытого места за селением, русские окружили их. Они, [в свою очередь], совершили нападение на русских. Многие из них приняли там мученическую смерть, став шахидами, а некоторые были ранены. Среди убитых тогда были мухаджир Хаджи Насрулла ал-Кабири (Кабирский) ал-Курали (Куринский), дети Шах-Аббаса ал-Гурани (Каранайского), мухаджир Камал ал-Гадири, Хассанилав ал-Чиркави (Чиркейский), а также Газали Чиркейский, юноши из Гуни (л. 38б) // и подобные им. (Хаджи Али Чохский по этому поводу добавляет «...никто из них не успел пробраться в селение к Шамилю. Это были самые храбрейшие. Если бы эти мюриды успели достигнуть селения, то ещё дня три продолжилась бы осада селения Гуниб.»[71]) Имам продекламировал при этом следующую касыду, как она хороша: Превратности этих ночей преградили дорогу назад, ... Несправедлива эпоха в эти дни, Когда стали отдавать правителей земли под заклад. ... Есть ли кто-нибудь, кому не изменила судьба? ... Сколько раз поили они нас из водоемов, Наполненных до краев бедствиями и великими несчастьями. ... Они затопили нас штормами, И громы судьбы рычали подобно льву, с небес трагедии. ... (л. 39а) // Сколько обрушилось ударов грома, Сотрясавших своими раскатами высокие горы. Сколько разрушено среди нас крепостей, Которые были недоступными, Для распространения разрушительных ложных слухов. Сколько было приложено сил, чтобы запугать нас Отточенными и отполированными до блеска мечами. Затем. Между нами и русскими началась перестрелка. Сын имама Газимухаммад со своим братом Мухаммадшафи' укрепился в домах на окраине селения, и с ними было несколько мюридов из Караты. Сражение постепенно усиливалось, пока не разгорелось пекло. На нас посыпался град пуль со всех сторон, сверху и снизу, так что мы не могли перейти улицы селения, и не было прохода к кому-либо из нас. В это время к нам обратились со стороны русских: «Берегите ваши снаряды, (л. 39б) // не подвергайте сами себя смерти... Мы тогда прекратили стрельбу и стали прислушиваться к их голосам и разговорам. Те, кто был в селении, стали незаметно пробираться, ища убежища, ... Суть требований к нам, выраженных при помощи криков и призывов, сводилась к тому, чтобы мы послали к ним кого-нибудь, кто был бы уполномочен вести переговоры относительно того, что было бы для нас приемлемым в предстоящей встрече. Часть мюридов одобряла этот призыв, а часть же находила это сомнительным и устремляла свой взор к имаму, пытаясь понять, желает ли он этого [перемирия]. Они не говорили ему об этом, боясь позора. Как говорят, огонь лучше, чем позор. А имам молчал, ничего не отвечал, он был полон решимости умереть и сразиться мечом своим, пока меч не разобьется на части. (л. 40а) // Те, кто одобрял перемирие, не переставали настойчиво влиять на имама, с тем, чтобы уговорить его уступить многочисленным просьбам со всех сторон, вплоть до того, что стали умолять его через его сына Газимухаммада... Имам спросил их: «Нет ли среди вас того, кто убил бы меня своим мечом или [другим] оружием? Я разрешаю ему пролить мою кровь, чтобы враг не увидел меня». И не нашлось человека, который ответил бы ему на это. [Тогда] со стороны имама к русским послали Юнуса Чиркеевского и Хаджи-Али Чохского... Они оба удалились. Я не знаю, как было дело тогда. Затем Юнус вернулся к нам, а Хаджи-Али остался у русских. Юнус принес известие о том, что русские (л. 40б) // хотят, чтобы имам прибыл к сардару для устных переговоров с ним и чтобы он сообщил ему о своем положении и пожеланиях и, [в свою очередь], узнал о положении дел [у русских]. Все одобрили эти слова, кроме имама. Что касается его, то он оставил [это предложение] без внимания и не хотел договариваться с сардаром о чем-либо. Он сказал: «Пусть пойдет к нему, кто желает, а мы не хотим от него ничего, кроме его ухода... [Затем] он продекламировал: «Живое существо покорно только воле Аллаха, ... Наконец, Шамиль, уступая настойчивым просьбам его асхабов и особенно тех, кто просил через его любимого сына [Газимухаммада], направился к главнокомандующему. Его сопровождали (л. 42а) // около двенадцати человек, в том числе и я. Говорят, имама упрекали за это [решение] некоторые люди того времени, ... Разве это не невежество с их стороны и не огромная глупость, как же нет, ... Подлинно, они хотели просто испытать удовлетворение от этих слов по причине вражды... И вот, когда мы дошли до окраины селения, навстречу к имаму вышел полковник Лазарев (л. 42б) //... Мы отправились к сардару (главнокомандующему). Лазарев шел впереди нас. Войска (вар.: солдаты), стоявшие близко к нам (букв.: на возвышенности над нами) кричали со всех сторон: «Ура! Ура!» Юнус Чиркеевский попросил (в тексте: сделал знак) через переводчика, чтобы они не кричали, они перестали кричать. Имам ехал на коне пепельной масти и не смотрел ни направо, ни налево, а только на гриву коня. Когда мы прибыли к месту пребывания сардара, нас отстранили от имама всех, кроме Юнуса. [Затем] мы вернулись в село, оставив имама [у сардара], (л. 43а) // вошли в сельскую мечеть, где нашли Газимухаммеда, и он спросил нас о своем отце. Он сказал: «Где вы его оставили?» Мы ответили ему: «Мы были отстранены от него, и нас не пустили к нему. Мы не знаем, что стало с ним». Услышав это не приятное известие, Газимухаммед собрался, было нарушить перемирие, которое было заключено. Он думал, что потерял имама навсегда и уж больше не увидит его. Ибрагим, сын его дяди Батырхана ал-Гимрави успокоил Газимухаммада и сказал ему: «Не разжигай огня раздора, который был погашен... Не навлекай неприятностей на своего отца и на оставшихся из своей семьи»... ...прибытие имама к сардару было, прежде всего, следствием многочисленных и настойчивых просьб как внутри селения, так и за его пределами — с условием возвращения его (л. 43б) // обратно после того, как имам встретится с сардаром. Но русские не сдержали своего обещания и не допускали к Шамилю его асхабов. Это огорчило Газимухаммеда и омрачило его жизнь, поэтому он и хотел прервать перемирие. Он заподозрил обман. [Но он также понимал] вред последствий [нарушения перемирия] для его отца и оставшейся семьи и отказался до поры от своего решения... В то время как все переживали происшедшее, Даниял-бек Елисуйский прибыл [в селение] к своей дочери Каримат, (л. 44а) // жене Газимухаммада, и овладел всем, что было у нее из серебра и золота и другими изделиями, которые она собирала под его властью (т.е. при Газимухаммаде) более десяти лет, и ускакал как на сотнях крыльев. И кто кроме Аллаха Всевышнего мог его догнать? И посмотри на тот особый почет имама по отношению к нему, что позволило ему даже вступить в родственные отношения с ним. По такому поводу и сказал стихами умный литератор (адиб), беспристрастный и проницательный: «Я растил щенка всю свою жизнь, а когда он стал собакой, он укусил меня за ногу. Я обучал его науке стрельбы, а когда он стал учителем, он выстрелил в меня»... ...сочинил про них один из учёных Дагестана, остроумный (л. 46б)// и сведущий в их делах, эту свою касыду, (автором касыды является Хаджи-Мухаммад Согратлинский (ас-Сугури).) и он продекламировал, да будет милость Аллаха Всевышнего над ним: Обманули его подлые его друзья, И оказался друг его самым заклятым врагом. Сколько лжецов в дружбе проявили свою любовь К высокому положению и мирским благам. И вращались около него, зная [о своих намерениях] Но, скрывая [их], чтобы соответствовать его желаниям. А когда подул легкий ветерок в другом направлении, То отошли они от веры и [прошла их] заинтересованность. Когда же он оказался в тупике, не зная, что делать, Они стали грабить его сокровища. И они изменили ему [имаму] в дни испытаний... Наибы его оказались наибами зла. ... И самые первые среди них — проповедники поражения... Они сделали свой народ неспособным для джихада И ослабили его силы для оказания поддержки. ... Они забыли, какую страшную клятву они дали... (на полях добавлено: «т.е. наибы, которые принесли имаму страшную клятву на последнем собрании (съезде) в селении Танус области Аваристан на верность ему и вере, нарушили обещания, которые они дали ему».) И сколько превозносивших [ему] похвалу Теперь едят его мясо, даже с костями. Когда же он удалился, то остались они, как звезды Во мраке, когда исчезает свет солнца. (л. 48а) // Так пусть же будет гибель и горе и проклятье Этому подлому сброду. Здесь заканчивается сообщение об асхабах имама и о населении Дагестана. Абдурахман ибн муршид-Джамалуддин ал-Газигумуки Хуласат ат-тафсил ан ахвал ал-имам Шамуил (Краткое изложение подробного описания дел имама Шамиля) Москва. 2002 год
Muslim_05: Понимаю что много, но это целый газетный разворот (жаль что картинки не всовываются), пожалуйста читайте внимательно. В зловещей тишине стоит Гуниб... 7 сентября (25 августа по старому стилю) прошла очередная годовщина события, о котором, не в пример событиям более выдающимся, знает, или как будто знает любой дагестанец. Речь идёт о годовщине, – 147 лет со дня пленения имама Шамиля на Гунибе. Что и говорить, тема, несказанно обросшая всевозможными мифами и кому-то даже порядком надоевшая. Одни любят Шамиля только за «сдачу в плен», другие за это же ненавидят. Одни, вспоминают героический конец, основательно позабытого у нас, имама Гази-Мухаммада, язвительно попрекая: «- Как мог Шамиль после тридцати лет войны (1829-1859гг) сдаться в плен, предав идею имамата?». Другие при мысли о Гунибе растерянно краснеют, не зная чем оправдать «поступок имама». Но вызывает удивление, что сам «факт» сдачи в плен ни кем не оспаривается. И это в то время, когда сами устои Российской, да и мировой истории, активно пересматриваются, а то и прямо деформируются такими течениями как Новая хронология и Новая география. Причина же повышенной щекотливости пересмотра этих событий, разумеется, в излишней политизированности личности имама Шамиля. К сожалению, доставшейся нам в наследство от советской эпохи: когда он был «хорошим» (1917-1934гг); «ухудшился» (1934-1941гг); для поднятия патриотизма на время войны «улучшился» (1941-1947гг); стал «совсем плохим» (1950-1956гг); и вновь стал потихоньку «улучшатся» (с 1956г), хотя тем, кто благожелательно отзывался о Шамиле, так и не удалось победить вплоть до развала СССР. Что касается дня сегодняшнего то, несмотря на обилие разнообразной литературы о Шамиле, и растущий интерес молодёжи к своей истории, наиболее важные вехи, и в том числе пленение Шамиля, в научном смысле, обходятся стороной, уступая место всевозможным малограмотным спекуляциям. Например, в увидевшем свет два года назад двухтомном академическом издании «История Дагестана с древнейших времён до наших дней», попросту отсутствуют события с 1851 по 1860 год. Таким образом, если перенестись в «мир науки» мы будем вынуждены декламировать: «В зловещей тишине стоит Гуниб. И в три кольца он намертво оцеплен». Пожалуй, мало кто в Дагестане, особенно среди молодёжи не слышал этих слов о Гунибе, из одноимённой песни известного чеченского барда Тимура Муцураева, в своих песнях проповедующего идею священной войны. Тема сдачи имама Шамиля на Гунибе звучит в целом ряде его песен («Гуниб», «Байсонгур», «О Русь, забудь былую славу» и др.), которые доносятся до нас из окон проезжающих автомобилей, жилых домов, магазинов звукозаписи и т.д., играя значительную роль в формировании исторических представлений молодёжи Дагестана. По этому мы попытаемся, оперируя достоверными свидетельствами участников тех событий и фактами не вызывающими сомнений, восстановить картину произошедшего. И хотя мы опустили подробное изложение трудных переговоров предшествовавших штурму Гуниба, можно утверждать, что Шамиль собирался биться до конца, и уж точно «раньше времени» не сдавался. Что касается часто звучащих упрёков, проводящих параллели с героической смертью первого имама Гази-Мухаммада, то они совершенно несерьёзны, потому что требовать от немолодого мужчины шестидесятитрёх лет, пол жизни проведшего в перманентных боевых действиях, повторить собственный трюк проделанный им в 35 лет и с меньшим успехом проделанный Гази-Мухаммадом в 37 лет, это слишком. Да и расположение сил, на этот раз, сложилось для Шамиля куда менее удачно: если тогда в 1832 году окружённые в высокой башне, они выпрыгивали на голову наступающих русских войск, то теперь имам находился в импровизированной мечети-полуземлянке, а русские войска сомкнутым строем стояли вкруг неё «на расстоянии пистолетного выстрела». В этой связи, идея прорыва сквозь стену из осаждающих, тридцати мюридов-чеченцев во главе с одноруким и одноглазым Байсонгуром Беноевским, воспетая Т. Муцураевым, выглядит ещё менее убедительно. И не только потому, что от многонационального контингент защитников Гуниба на момент пленения осталось в живых, всего 40 человек вместе с Шамилем, а потому, что кроме, разве что самого Байсонгура, не обнаруживаемого впрочем, по письменным источникам, чеченцев на Гунибе не было вовсе. Так Мухаммад Тахир ал-Карахи в одном из пунктов, последней (84) главы своего труда, озаглавленном «чеченец-единоверец», сообщает: «Из всех чеченцев только один не покинул имама и сопровождал его в Нагорный Дагестан». Вероятно, это был неукротимый Беноевский наиб Байсонгур, но, к сожалению, ал-Карахи не называет его имени, и мы не сможем узнать, был ли этот чеченец на Гунибе или нет. Наконец, прорываться с Гуниба было попросту не куда, так как Чечня была фактически завоёвана ещё в 1858 году (последний оплот имама в Ичкерии – Ведено пал в апреле 1859 года), да и не зачем, поскольку после пленения имама Шамиля никто их уже не ловил, и оставшиеся муриды спокойно, во всеоружии и с развевающимися знамёнами спустились и разошлись с Гуниб-горы, как это прекрасно видно на картине очевидца событий Теодора Горшельта «Спуск муридов с Гуниба». Преследованиям подверглись только русские, перешедших на сторону Шамиля: таких на Гунибе оказалось 30 человек - многие приняли ислам и погибли в бою, лишь 8 из них попали в плен и были обезглавлены как «изменники» православия, самодержавия и своей народности. Лишь один, не имеющий отношения к Байсонгуру, эпизод, обнаруженный нами у Хаджи-Али Чохского в его «Сказание очевидца о Шамиле и его современниках», мог послужить материалом для вышеуказанной песни: «Шамиль выехал из селения в сопровождении пеших мюридов. Увидев его, все войска, которые находились вокруг селения, закричали: “Ура!”. Шамиль повернул в селение, думая, что его обманут. Но один, из числа мюридов, Мухаммад Худайнат-оглы гоцатлинский, сказал Шамилю: “Если ты побежишь, то этим не спасёшься; лучше давай я убью сейчас Лазарева, и начнем последний газават“. В это время впереди русских отдельно стоял полковник Лазарев, который, заметив нас, сказал: “Куда вы возвращаетесь?! Не бойтесь!“ [73]... После того я уже не видал ни Шамиля, ни главнокомандующего. Таким образом, я был посредником при заключении мира... Все имение наше было разграблено милиционерами, так что даже иголки не осталось... Я еще не видел большего несчастья, как в день заключения мира... [74]» И всё равно, скажет неугомонный читатель, если не спастись, Шамиль мог хотя бы героически погибнуть, кинувшись на врага. С чем? - спросим мы в ответ. Как рассказывает нам наиб Инкачилав Дибир: «В окруженной мечети я застал до 40 мужчин и до 20 вооруженных женщин. Это был весь (оставшийся после сражения) боевой элемент аула. Шамиль стоял между ними с заткнутыми за пояс полами черкески». Имам, обратившись к сподвижникам, даже просит и даёт разрешение убить себя кинжалом. В этой связи уместно вспомнить слова Хайдарбека Геничутлинского: «В это время повелитель неверных отдал приказ подчиненным ему нечестивым главарям, чтобы они непрерывно и неотступно действовали против вождя правоверных Шамиля: пока либо сами не захватят его в плен, либо не перемрут от его руки, все до единого. Проклятый сардар, собрав свои войска, повел их в перёд. Они были столь многочисленны, что мусульманам перед ними было явно не устоять.» Выбежать с саблей и кинжалом? На многотысячный строй мечтающих разбогатеть солдат, которым князь Барятинский уже пообещал 10 000 рублей за поимку живого имама, известного всем и по одежде и в лицо? Даже если, размахивая саблей и кинжалом, имам убил бы первого и второго из приблизившихся русских солдат, третий и четвёртый просто подхватили бы старого имама под руки и вынесли с поля, разделив за тем обещанное вознаграждение. Наконец возникает вопрос: - Умереть? Но ради чего? В Гимрах или Ахульго, он понимал, что вся борьба впереди, а сейчас, в августе 1859 г., ситуация коренным образом отличалась от ситуации лета 1839 г. и тем более осени 1832г. Его все покинули, точнее, предали, он остался почти один. Умереть на радость предателям? Ну, если и после этого у упёртого читателя остались вопросы, то хочется просто посоветовать таковому, представить себя осаждённым большой армией в маленькой сельской мечети, но не с автоматом или гранатами, как обычно у нас бывает, а с ножом, причём каждый из осаждающих мечтает взять его живым. Пока «упёртый читатель», представляет себя в роли Рэмбо, остальным предлагаю рассмотреть более важную и запутанную проблему, доселе почему-то не привлекавшую внимание учёных-исследователей. Был ли совершён А.И.Барятинским, столь часто упоминаемый в местных хрониках, обман и если был, то с какой целью и последствиями для современности? Например, Хайдарбек Геничутлинский пишет «После того, как повелитель правоверных Шамиль оказался в руках у кафиров, их проклятый сардар (главнокомандующий А.И.Барятинский) допустил вероломный обман. Изменив уговору, он отправил Шамиля вместе с его семьей в ссылку в Россию». Такое заявление сподвижника Шамиля обычно не принималось историками в расчет, дескать, «оно тенденциозно, продиктовано обидой и озлоблением на победившего врага, и не имеет подтверждения в русских архивных документах». Все знают, что после взятия Гуниба А.И.Барятинский проявлял подчёркнутое внимание к своему пленнику и его домочадцам, понимая, что в памяти потомков он останется, прежде всего, как человек, пленивший Шамиля, то есть он смотрел на себя из будущего. Резонно предположить, что этот взгляд на происходящее возник у главнокомандующего не в день штурма, а хотя бы немного раньше. Ещё в начале августа 1859 года, больной, только что после приступа подагры, наместник Кавказа князь Барятинский, садится в Тифлисе на коня и, едва держась в седле, срочно догоняет действующие внутри Дагестана войска. Взволнованный столь широко развернувшимся успехом операций, веря и не веря в скорый конец войны и всё время боясь, чтобы она не закончилась без него. По трупам солдат и мюридов, взбирается А.И.Барятинский на Гуниб, и со словами « - Кончайте скорее!», как на трон, садится на широкий камень в конце берёзовой рощи. Поэтому в поведении А.И. Барятинского, как после, так и до штурма Гуниба не следует искать случайных поступков. Он старательно подражает Цезарю, пленившему в Алезии, вождя галльского сопротивления, национального героя Франции, Верцынгеторига, а художник Теодор Горшельт должен лишь закрепить это сходство на холсте. Именно, исходя из этого, мы сегодня можем утверждать, что слова Хайдарбека Геничутлинского, подтверждаются, и не только свидетельствами таких же «туземцев», а столь вожделенным для современных историков русским архивным документом, исходящим непосредственно от самого А.И.Барятинского, накануне штурма Гуниб-горы. 376. ПИСЬМО НАМЕСТНИКА КАВКАЗА И ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕГО КАВКАЗСКОЙ АРМИЕЙ ГЕНЕРАЛА ОТ ИНФАНТЕРИИ А.И.БАРЯТИНСКОГО ЖИТЕЛЯМ ДАГЕСТАНА 24 августа 1859 г. Вся Чечня и Дагестан ныне покорились державе российского императора, и только один Шамиль лично упорствует в сопротивлении великому государю. ...Я требую, чтобы Шамиль неотлагательно положил оружие. Если он исполнит мое требование, то я именем августейшего государя торжественно объявляю ему, со всеми находящимися при нем теперь в Гунибе, полное прощение и дозволение ему с семейством ехать в Мекку, с тем, чтобы он и сыновья его дали письменные обязательства жить там безвыездно, равно как и те из приближенных лиц, которых он пожелает взять с собой. Путевые издержки и доставление его на место будут вполне обеспечены русским правительством... Если же Шамиль до вечера завтрашнего дня не воспользуется (то есть до вечера 25 августа – выделено нами З.Г.) великодушным решением императора всероссийского, то все бедственные последствия его личного упорства падут на его голову и лишат его навсегда объявленных ему мною милостей. (Рук. фонд ИИАЭ ДНЦ РАН. Ф. 1. Оп. 1. Д. 362. Л. 41. Перевод с араб, яз., современный оригиналу.) Внимательный читатель уже понял хитроумный план А.И.Барятинского. Дело в том, что штурм Гуниб-горы (в ночь с 24 на 25 августа), был начат задолго до истечения срока ультиматума (до вечера 25 августа), то есть когда горцы этого не ожидали, и что важнее, всё было рассчитано так, что уже во второй половине дня 25 августа, Шамиль, после многочасовых боёв окруженный на краю аула, оказался в руках А.И.Барятинского. Но о поездке в Мекку с ним никто уже разговоров не вёл. Примечательна, удивительная забывчивость всех присутствующих. Потом вообще никто не мог вспомнить (!?) точно, что именно при встрече сказал имам и что ответил ему наместник. Во всяком случае, А.И.Барятинский тотчас уехал, а Шамиль сел на ещё тёплый камень и, закрыв лицо руками, молчал около часа, очевидно, ещё за 147 лет до нас, поняв как жестоко его обманули, выманив из аула на переговоры, тем самым, смазав весь его героический путь. Довольно сильный офицерский конвой отгонял от имама приближающихся. Таким образом, в глазах простого дагестанца жившего в некотором удалении от театра боевых действий и не получавшего оперативной информации, всё выглядело так, словно Шамиль принял обнародованный днём ранее ультиматум, – на Кавказе дело неслыханное. Лицемерие главнокомандующего А.И.Барятинского становится окончательно видно из датируемой 27августа реляции, направленной им военному министру Н.О. Сухозанету: «...Из предыдущего отзыва от 22 августа №379 Вашему высокопревосходительству известно, что я приказал прекратить бесплодные переговоры с Шамилём и 23 числа приступить к овладению Гунибом. ...» (АКАК.Т. XII. Док. 1056. С. 1178-1179.) Теперь нам становится, очевидно, что предания «о сдавшемся без боя имаме», коренятся в хитроумной ловушке расставленной главнокомандующим А.И.Барятинским, и конкретно в приведённом выше арабоязычном «письме дагестанским жителям», содержащем ультиматум имаму. «В результате затмилось на Кавказе солнце Ислама, - завершал свой труд, под впечатлением от случившегося, аварский историк Хайдарбек Геничутлинский,– народ объяла тьма. Мусульмане растерялись. Они уподобились людям, пришедшим в состояние опьянения при виде, что наступил день Страшного суда. Сабли борцов за веру скрылись в ножнах. Мунафики же подняли головы. Они повели себя так, словно овладели Вселенной. Удивительно, удивительно все это было видеть, о, верующие братья! Произошли эти события в (1859) начале 1276 года хиджры Пророка (с.а.в.)... Шамиля, попавшего в руки кафиров, всевышний Аллах избавил от унижений и мести с их стороны. Они с почетом, выказывая большое уважение, доставили имама в свою столицу Петербург... Мало того, Всевышний принудил их безвозмездно действовать в пользу имама — в конце концов, они сами доставили Шамиля вместе с его семьёй в священный город Мекку, куда, как известно, люди попадают обычно лишь с величайшим трудом... Похоронили имама Шамиля на мединском кладбище Джаннат ал-Баки, рядом с Аббасом- дядей Пророка Мухаммада, да благословит его Аллах и да приветствует! Да будет всевышний Аллах доволен имамом Шамилем, и всеми мусульманами». Для сравнения, проигравшийся в казино, А.И.Барятинский скончался от сифилиса в 1879 году в Женеве, в возрасте шестидесятипяти лет. «А это пища, для умеющих размышлять». Зураб Гаджиев
asker: Спасибо, брат, за продолжение темы и представленную инфрмацию.
Muslim_05: asker незачто брат... инфа кстати хорошая, не такие сказки где как в песне Муцураева, а рассказы участников где ниче не говориться не о Байсонгуре ни о других чеченцах...
asker: Muslim_05 пишет: asker незачто брат... инфа кстати хорошая, не такие сказки где как в песне Муцураева, а рассказы участников где ниче не говориться не о Байсонгуре ни о других чеченцах... Байсангур там,конечно же,мог быть,но мы с тобой знаем способность вайнахов слегка преувеличивать
Muslim_05: asker пишет: Байсангур там,конечно же,мог быть,но мы с тобой знаем способность вайнахов слегка преувеличивать Ниодин из рассказчиков (участников) ничего не пишет про Байсангура или других чеченцев, будь там Байсангур думаю хотя бы один из них упомянул о нем, не последнее место среду близких Шамиля у него было...
asker: Muslim_05 пишет: Ни один из рассказчиков (участников) ничего не пишет про Байсангура Зато сегодня очень много появилось "участников" тех событий и любителей переписывать историю на свой лад
полная версия страницы